Клуб 12 стульев
Столичное гостеприимство
МОСКОВСКИЙ ВЕСТНИК
Устроители выставки «Москва гостеприимная» в галерее «Русская усадьба» занялись поисками немеркантильных ответов на вопрос, что же тянет в Москву гостей со всех волостей.
На Руси испокон веку гостеприимство означало не только радушный приём и щедрое застолье. Оно подразумевало ещё и искреннее желание открыть гостю дверь в мир, в котором живёт хозяин. Понимание иного быта, традиций и устоев, ценностей, кои почитаются не просто общепринятыми, а незыблемыми, – не это ли в течение столетий, ещё со времён Ивана Грозного, помогало иностранным гостям оседать на Русской земле и даже пускать в ней глубокие корни? И не нами ли спровоцированное презрение к родным пенатам приводит сегодня к тому, что многочисленные «гости» нередко ведут себя в Первопрестольной как хозяева. Однако углубляться в социально-политические реалии в данном случае не представляется необходимым. Подчеркнём лишь, что определённый социальный подтекст в этой выставке, безусловно, присутствует: любовь «к родному пепелищу» и «отеческим гробам» может (и должна!) питаться в том числе и силою искусства. Похоже, что именно этим принципом руководствовались организаторы выставки.
В результате на относительно небольшом, но с великим тщанием выстроенном пространстве развернулся объёмный, панорамный «портрет» Москвы-матушки: с её садами и бульварами, особняками и гуляньями, историческими памятниками и романтическими задворками. И панорама эта причудливым образом развернулась одновременно и в прошлое, и в будущее. Художники, чьи работы и составили коллекцию, принадлежат к так называемой новой волне русского реализма, а сами работы отражают то, что сильнее всего манит и завораживает их в облике нашей столицы. В залах «Русской усадьбы» нашли достойное место и для камерного «Особняка Дениса Давыдова» (С. Кожин), и для масштабного «Зимнего утра в Москве» (С. Смирнов), непостижимым образом совместили портреты бородатых московских купцов (работы С. Кириллова) и силуэты хрупких балерин из Большого театра (серия работ С. Алдошина). Впрочем, искусство галериста в том и состоит, чтобы совмещать несовмещаемое и обнимать необъятное. Гораздо интереснее другое.
«Русская усадьба» – частная галерея, а не выставочный зал. Сюда попадает то, что имеет спрос у покупателя, а не просто работы, способные эпатировать публику, как это происходит в модных выставочных залах-постмодернистах. Шокировать публику ванной с экскрементами или умилить её «созвездием» из пустых бутылок и пивных жестянок – акция, может быть, и эффектная, но скоротечная и для следующего хеппенинга потребуется новая – что-то более изощрённое. Вокруг подобных объектов модная публика ходит с восторженным выражением лица (вот оно, настоящее искусство!), но приобретать не спешит. Уважающие себя коллекционеры в большинстве своём вкладывают средства в нечто более отвечающее их представлениям о подлинных ценностях, предпочитая либо «проверенную временем классику», либо… вот эту самую «новую волну» русского реализма. Достаточно внимательно изучить альбомы художников, представленных на выставке, и подсчитать количество работ, находящихся в частных или музейных собраниях. А пресса и само постмодернистское художественное сообщество медленно, но верно вбивают в голову неискушённому индивидууму, что реалистическое искусство – это даже не «музейная пыль», а прах и тлен, никакой ценности для дня сегодняшнего (и уж тем более завтрашнего) не имеющие.
Путешествуя по залам галереи (а заодно и по временам и эпохам), поневоле задаёшься вопросом: а не является ли изуродованный до неузнаваемости облик исторической Москвы с вырубленными бульварами, снесёнными или перестроенными особняками, с бросающими зловещие тени на кремлёвские башни и колокольню Ивана Великого коробки новодельного Сити неизбежным следствием нашего общего небрежения к собственному прошлому, а заодно и к будущему? И не останется ли то, что живёт на картинах и сберегается по частным коллекциям, единственным доказательством, что Москва не всегда была мегаполисом, существующим по чужим стандартам? Не ровён час, и над Первопрестольной загудит нечто противоположное восторженно-меланхолическому чеховскому призыву. К примеру, грибоедовское «сюда я больше не ездок»?
Виктория ПЕШКОВА |
simonkozhin
